Добавлено (26.10.2012, 21:46)
---------------------------------------------
сразу говорю - вещь большая, но вторая часть существует пока только в голове. сегодня пролог.

Добавлено (26.10.2012, 21:56)
---------------------------------------------
***
Её с самого детства преследовал один и тот же сон. Ей снилась зима, бесконечная заснеженная равнина, залитая мертвенно-голубым холодным светом, и бегущая по этой равнине в жутком сосредоточенном безмолвии стая волков. Она слышала их тяжёлое хрипловатое дыхание, видела лёгкий парок, поднимающийся из пастей, чувствовала их резкий чужой запах – запах хищника – и страшно боялась, что вот сейчас вожак обернётся… И увидит её. Человека. И тогда шерсть на его загривке вздыбится, в хриплом рычании обнажатся сахарно-белые клыки, и вся стая, повинуясь инстинкту, рванётся к её незащищённому горлу… Но они бежали, не оглядываясь, и даже те, кто бежал сзади, не видели в ней человека. Они все были просто стаей, единым организмом, движущимся к своей неизвестной цели, и нужно было бежать с ними, бежать во что бы то ни стало, не пытаясь сойти с невидимой тропы, – и только так можно было остаться в живых. И она бежала, стараясь не отставать и не сбиваться с шага, раздираемая на части страхом и безнадёжностью, измученная выбором между свободой и жизнью.
***
Каждый день начинался примерно одинаково. Настю поднимали ни свет ни заря. Разнообразие заключалось только в способе. Чаще всего это была сигнализация Аллочкиного «Мерседеса», который Настя неуважительно – правда, про себя – обзывала ЧКБ (чёртовой консервной банкой), а в те редкие дни, когда ни одной мухе не случалось пролететь над ослепительно-алым чудом враждебной техники, побудку исполнял водитель мусоровоза, который по неизвестным науке причинам предпочитал вывозить с их двора мусор непременно в шесть утра. Учитывая то, что Настя была типичной «совой» и её организм не просыпался минимум до девяти, завывания ЧКБ в пять часов и грохот мусорных баков в сочетании со звуками мата и работающего мотора в шесть сильно смахивали на изощрённую экзекуцию – правда, неизвестно, чью. Она пыталась поговорить с «мусорщиком», но поскольку его ответ состоял в основном из слов ненормативной лексики, она логично перевела их как предложение не лезть не в своё дело. Бороться же с Аллочкиным железным конём вообще не имело смысла – сигнализация оказалась настолько чуткой, что реагировала даже на храп бомжей в подвале.
Это утро не было исключением. Правда, сегодня Насте посчастливилось получить весь комплект удовольствий, потому что вопли ЧКБ и какофония мусоровоза прозвучали примерно одновременно. Пару минут она потратила на призрачную надежду, что вот сейчас они все замолчат. Потом повернулась и накрыла голову подушкой. Однако обмануть свой дурацкий организм, как обычно, не удалось: сон на сегодня был закончен.
Деваться было некуда. Настя встала, на ощупь побрела в кухню и поставила чайник на огонь. Сигнализация за окном не умолкала, и это означало, что головная боль на сегодняшний день обеспечена.
- Черт, да когда же она заткнётся! – как и все одинокие люди, Настя нуждалась в живых звуках и поэтому частенько разговаривала сама с собой, с предметами обихода, мебелью и кактусами в горшках.
Сигнализация продолжала завывать, а хозяйка машины красавица Аллочка, выбежавшая из подъезда в легкомысленном розовом халатике и розовых шлёпанцах с огромными помпонами («Господи, она что, и дома на каблуках ходит?! Сдуреть!»), чертыхаясь, ломая шикарные ногти и периодически роняя крошечный пульт, тщетно пыталась её отключить. Обычно это удавалось ей примерно с пятого-шестого раза, но сегодня, судя по количеству поломанных ногтей и качеству употребляемой Аллочкой лексики, день с самого утра не задался не только у Насти.

Добавлено (26.10.2012, 22:26)
---------------------------------------------
Они не были знакомы, хотя и жили в одном подъезде. Собственно, Аллочка не была знакома почти ни с кем из аборигенов дома, хотя и вызывала живейший интерес у дворовой Инициативной Группы Блюстителей Нравственности (ИГБН – Настя тихо обожала аббревиатуры). Группа эта состояла из дворовых пенсионерок, ветхих и пока ещё не очень ветхих бабуль, проводящих всё своё время на лавочке у подъезда. Настя была уверена, что абсолютное большинство из них до сих пор носит древние рейтузы с начёсом, хранит под подушкой размытый газетный портрет мужественного красавца Кобы и мечтает о невозвратных временах хлеба по шестнадцать копеек, автоматов, которые за пятнадцать копеек опрыскивали всех желающих отвратительным одеколоном, лоснящихся сатиновых нарукавников и всесильных райкомов партии, способных могущественным росчерком пера вернуть в лоно семьи блудливого супруга. Возглавляла ИГБН дворничиха баба Зина, женщина необъятных размеров и необъятного же самомнения. Жизнь маленького старого двора была в общем спокойной, поэтому скучной и однообразной, и водворение в сонный и относительно благополучный подъезд неприлично красивой, а главное – возмутительно молодой девицы явно фривольного поведения вызвало в ИГБН лёгкую оторопь, постепенно перешедшую в активное негодование. Впрочем, сама Аллочка это негодование сознательно подпитывала своими вызывающе дорогими нарядами, обилием украшений, немыслимым и постоянно меняющимся цветом волос и похвальным разнообразием спутников. По вечерам она царственно выплывала из потрясающего воображение обывателей «Мерседеса» в сопровождении очередного «боя» (для которого у ИГБН обычно находилось другое определение), ослепительно улыбалась и мелодично пропевала: «Добрый вечер, одуванчики!» «Одуванчики», очарованные высверком крошечного бриллиантика в зубе Аллочки и великолепием её улыбки, разноголосо шамкали: «Вечер добрый!» – и только когда она уже скрывалась в подъезде, начинали догадываться, что их в очередной раз банально обхамили.
- Знаем мы, за какие такие таланты машины таким свиристёлкам достаются! Работает, небось, секретуткой какой-нибудь! Ишь, юбка-то – совсем лоскуток, аж прямо наружу всё! Вот в наше время такую живо бы приструнили, правда, девочки? – неизменно реагировала баба Зина.
«Девочки», негодующе блестя очками и стуча спицами, немедленно соглашались, и тема для разговоров на вечер была обеспечена. Но баба Зина никак не могла смириться с тем, что Аллочка умудряется так профессионально и ловко скрывать род своих занятий, а поскольку все наводящие вопросы и реплики красавица весело игнорировала, дворничихе пришлось, сцепив зубы, снизойти до прямого вопроса. Подкараулив Аллочку у подъезда в один из редких вечеров, когда та возвращалась одна, баба Зина елейным голоском поинтересовалась:
- Это где ж ты, девонька, такие деньжищи зарабатываешь?
Вот тут-то Аллочка и показала, что имеет не только смазливую мордашку, но и довольно остренький язычок. Она, как обычно, очаровательно улыбнулась и мелодично пропела:
- Центральную площадь подметаю, тёть Зин! Приходите посмотреть!

Добавлено (26.10.2012, 22:53)
---------------------------------------------
Дворничиха застыла с открытым ртом, оторопев от такой очевидной и наглой насмешки, тинэйджеры в беседке оглушительно заржали, а Аллочка, взявшись за ручку двери подъезда, на прощание мягко поинтересовалась:
- И, кстати, Вам никто не говорил, что чужие деньги считать неприлично? Так я Вам больше скажу: это, между прочим, ещё и вредно для здоровья, – и исчезла в подъезде, оглушительно хлопнув дверью прямо под носом пунцовой от гнева и унижения дворничихи.
- Это она про что? – пролепетала та, беспомощно оглядывая не менее оторопевших товарок.
- Да про то самое, тёть Зин, – мстительно прокричал из беседки конопатый и беспредельно вредный Женька, Настин сосед по площадке, которого дворничиха постоянно изводила нотациями, – Про то, что Вам будет, если будете ещё к ней лезть. Видали, какие с ней братки приезжают? Спросите ещё разок, а потом – оп-па, и нового дворника придётся нанимать!
Несомненно, в любой другой день Женьку ждала бы немедленная кара в виде художественно приукрашенной и вдохновенно исполненной жалобы родителям или, на худой конец, колотушек метлой под оглушительные вопли. Но на сей раз старухе было не до этого. Она плюхнулась на скамейку, как пробитый снарядом дирижабль, явно перепуганная до смерти, и с этого момента ИГБН оставила Аллочку в покое. Старухи просто злобно поджимали тонкие губы, но молчали и прятали глаза, когда у подъезда тормозил алый монстр.

Добавлено (26.10.2012, 23:01)
---------------------------------------------
Настя Аллочку пассивно одобряла, хотя, очевидно, из представительниц своего пола была исключением. Аллочка и в самом деле была великолепна. Изящная, грациозная, тоненькая, поразительно похожая на фарфоровую куколку, она обладала совершенной фигурой, идеально гармоничным личиком, которое не мог испортить даже некий избыток косметики (правда, очень хорошей), и огромными фиалковыми глазами; но главное, все наряды – от вечернего платья до потрёпанной кожаной «байкерской» куртки – шли ей, как вторая кожа. Словом, Аллочка в смысле внешности была совершенна, радовала глаз в любом виде и ужасно – просто ужасно! – напоминала Насте девушку из рекламы туши «Панорамик Кёрл»; правда, глаза у Аллочки были куда менее расставлены и волосы периодически меняли цвет, причём каждый раз кардинально. Единственным, в чём «дворовая Барби» не знала никакой меры, были украшения. Куда бы она ни шла и в чём бы ни была одета, на ней обязательно болталась пара – тройка аляповатых цепей из турецкого золота, в аккуратных ушках сверкали бриллианты, а на тонких длинных пальцах теснился чуть ли не десяток колец, чудовищно не соответствующих друг другу ни по весу, ни по форме, ни по стилю, ни даже иногда по металлу. Впрочем, Настя считала, что столь небольшая и абсолютно простительная для красивой девушки слабость ничуть не портит совершенства (тем более что ещё давным-давно один очень умный Лис открыл простую истину о том, что совершенства в мире вообще нет). Естественно, красивая, свеженькая, неглупая девица вращалась в сомнительном мужском обществе, но это уже никого не касалось и было её личным делом.

Добавлено (26.10.2012, 23:03)
---------------------------------------------
Насчёт Насти же баба Зина могла быть совершенно спокойна. Глупо было бы подозревать очаг разврата в пыльном архиве городской библиотеки имени великого пролетарского поэта Владимира Владимировича Маяковского. Впрочем, если верить авторам многочисленных современных «покет – буков» с леденящими душу названиями и не менее ужасающей лексикой и стилистикой, очаг разврата в современном мире мог располагаться где угодно – от тайных кабинетов в бесконечных коридорах Кремля до сырых подвалов брошенных покосившихся дачных домиков где-нибудь на сто первом километре. Домохозяйки средних лет поглощали это чтиво тоннами, а Настю неизменно поражало в них одно и то же: та поистине крейсерская скорость, с которой совершались с героинями поразительные метаморфозы. Её отравленное реализмом воображение никак не могло переварить, как может забитая полуграмотная хуторянка превратиться в светскую питерскую львицу, дурнушка – в ослепительную красавицу, а пышка-домохозяйка – в преуспевающую последовательницу великого Брюса Ли – и всё это в течение максимум двух недель! Кроме того, все эти опусы были похожи, как инкубаторские цыплята, и представляли собой более или менее узнаваемую перепевку истории о Золушке («В мире всего пять хороших историй», – усмехаясь, думала она всегда, когда в руки ей попадался очередной романтический шедевр). Героини в большинстве своём были рыжими зеленоглазыми красотками, причём обязательно с фарфоровой кожей, целой копной волос (непременно отливающих медью!) и кукольно-чувственным ротиком. Впрочем, справедливости ради нужно заметить, что иногда попадались и другие типы внешности. В основном это были генетические уроды: жгучие голубоглазые брюнетки или томные блондинки с чёрными глазами, бровями и душами. Но все они непременно сочетали в себе ослепительную внешность, точёную фигуру (которую, впрочем, в последнее время стала слегка нарушать «тяжеловатая для такого хрупкого тела» грудь - видимо, менялся общественный стандарт красоты), кинжально острый ум, изысканное восточное коварство, высококлассное постельное мастерство, знание какого-нибудь экзотического вида боевых искусств – и при этом безграничную женственность и великосветское воспитание вплоть до знания тонкостей чайной церемонии. Герои же все, как на подбор, были стройными мускулистыми красавцами – и такими же генетическими уродами! Но хуже всего было то, что авторы чаще всего не просто весьма смутно представляли себе историческую эпоху, в которую разворачивались придуманные ими события, но и банально не затруднялись открыть учебник истории и прочитать, кто же из монархов в действительности правил в данной отдельно взятой стране в описываемый период! Сама Настя, честно прочитав по одному роману (а как же – на меньшее современные авторы не соглашались!) каждого поступающего или покупаемого в библиотеку писателя, могла точно сформулировать свои к ним претензии одной цитатой из популярнейшего старого фильма: «Как говорит наш любимый шеф, главное в нашем деле – этот… как его… реализьм!» Впрочем, за точность цитаты она не ручалась.

Добавлено (26.10.2012, 23:06)
---------------------------------------------
Как всегда, она вышла пораньше, чтобы как можно медленнее преодолеть подземный переход. Дело было в том, что там, в переходе базировалось рабочее место одной очень странной уличной певицы. Это была лохматая, взъерошенная кроха довольно неопрятного вида, одетая всегда, независимо от погоды, в потёртую и ветхую джинсовую курточку и такие же древние брюки – словом, внешность имевшая весьма непрезентабельную. Но как она пела! Её голос, довольно низкий, чуть хрипловатый, но при этом поразительно бархатистый, так хорошо оттенённый гитарным перебором, эхом отдавался в высоком потолке перехода и трогал до глубины души. Настя всегда старалась хоть немного задержаться и послушать, а недавно даже стала загадывать: какая будет песня, такой и день. Сегодня это был Бутусов. «Интересно, с кем это меня сегодня скуёт одной цепью?» – хмыкнула Настя про себя. «Наутилус» она любила, и сегодняшний выбор певицы сочла хорошим предзнаменованием.
Начало рабочего дня тоже, в общем-то, разнообразием не отличалось. Ада в очередной раз попыталась прочесть купленный Люсей на рынке роман современного автора.
- Настенька, это же положительно невозможно читать! – даже седой пучок волос на затылке царственной Ады возмущённо подрагивал. – Ты только послушай: «Вместе с руководителем банка к машине подошли его водитель Николай Игнатьевич Воротынцев и телохранитель Сергей Антонович Петров»! Или вот ещё, разговор потерпевшего со следователем, пришедшим навестить его в больнице: «Потерпевший сказал: «Дураков директорами банков не назначают». И тут же: «Он не сообщал следователю свою должность, так как следователь мог прочесть это на первой странице его дела»! Представь себе – «не сообщал»! А секундой ранее он это сказал, видимо, в бреду или вовсе про себя! Создаётся такое впечатление, что читаешь выдержки из полуграмотного милицейского протокола. Где это видано, чтобы пятидесятилетний директор банка, бывший заключённый, обращался к своему телохранителю (заметим, «хмурому молодому человеку спортивного телосложения, одетому в спортивный костюм с пистолетом под мышкой») «уважаемый Сергей Антонович»! Даже я, отсталая старуха, и то могу себе представить, как он мог бы к нему обратиться! Но уж никак не «уважаемый Сергей Антонович»!
- Ну что уж Вы так, Аделаида Генриховна! – обиженно насупилась близорукая Люся. – Это же последний роман Крытина! Его мой Лёша просто запоем читает!
- Ошибаетесь, милочка, Ваш Лёша запоем не читает, а, простите, пьёт! А Корытина этого он так любит исключительно потому, что ему мил язык милицейского протокола. Он ведь, если я не ошибаюсь, несколько лет находился, как это принято говорить, в местах не столь отдалённых?
- Ну и что?! Что ж он теперь, не человек, по-вашему? – брызгая слюной, возопила Люся, подхватывая вечно сползающие очки. – И вообще: не Корытина, а Крытина!
- А мне, Люсенька, всё едино, что Крытин, что Корытин, что Копытин… читать-то это просто невозможно! Это же просто какая-то сводка криминальных новостей из второсортной газетёнки!
- Дамы, не ссорьтесь, - пряча улыбку, примирительно сказала Настя. – Пусть себе читают, кому нравится. Наше дело маленькое: «сдал, принял, отпечатки пальцев».

Добавлено (26.10.2012, 23:09)
---------------------------------------------
Она стянула с озябших рук тонкие перчатки, с наслаждением обхватила тёплый электрочайник и глубоко вдохнула непередаваемый запах пыльных старых книг. Жизнь продолжалась.
Как и всегда, до обеденного перерыва время тянулось невыразимо медленно. Зато в обед, греясь чашкой кофе, Настя могла законных сорок минут наслаждаться своим, пожалуй, самым любимым чтением – каталогом мотоциклов. Это была мечта, тем более сладкая, что ей никогда не суждено было сбыться. По разным причинам. Прежде всего, конечно, потому, что у неё не было и быть не могло денег на такую покупку. А даже если бы и были – у неё ни за что не хватило бы храбрости появиться на улицах города в косухе, джинсах и на мотоцикле. «Куда мне – корове, да ещё и в мои тридцать шесть!» – этой пессимистической мыслью обычно заканчивалось рассматривание каталога, который затем со вздохом бережно укладывался в пакет и прятался в стол до очередного перерыва. Потом Настя любовно стирала невидимую пыль с маленькой модельки гоночного мотоцикла, придавала ей наиболее выгодный ракурс, и только тогда можно было считать, что перерыв окончен.

Добавлено (27.10.2012, 10:01)
---------------------------------------------
- Настенька, детка, сегодня я тебя жду! – напомнила перед уходом Ада. – Только не вздумай ничего покупать, у меня есть чудный шоколадный рулет!
Посиделки у Ады были почти таким же ритуалом, как вытирание пыли с малыша «SUZUKI». Эта традиция возникла пару лет назад, когда Настя поселилась у Ады в ожидании покупки квартиры. Тогда это было единственным и самым лучшим вариантом, потому что Ада была старым и добрым другом дяди Арсения, имела довольно большую квартиру в самом центре города и без вопросов согласилась приютить у себя на время ещё не оправившуюся от операций и совершенно отупевшую от горя Настю.
Знакомство с Адой Настя помнила до мельчайших деталей – от душераздирающего вопля дверного звонка до роскошных (хотя уже довольно потёртых) павлинов на чёрном шёлковом халате открывшей дверь поразительно прямой и подтянутой дамы весьма почтенного возраста (назвать Аду старухой просто не поворачивался язык). Быстро, но достаточно цепко оглядев гостью, Ада немедленно взяла инициативу в свои руки:
- А вот и Вы … Анастасия, если я не ошибаюсь? А меня зовут Аделаида Генриховна, но можно просто тётей Адой, я не возражаю. Проходите, проходите, Арсений Григорьевич мне звонил, предупредил, что вы сегодня приезжаете. Вы уж простите меня, старуху, что не встретила на вокзале – да я и не узнала бы Вас в толпе! – произнося эту приветственную речь, она помогала ошеломлённой таким напором Насте внести чемодан, пристраивала на вешалке потрёпанный плащ и теснила квартирантку в сторону кухни, откуда доносился непередаваемый аромат свежеиспечённой сдобы. – Сейчас с дороги попьём с Вами чайку, познакомимся, а потом уж будем обустраиваться! Вот тут у нас с Вами кухня, а здесь можно помыть руки…
- Спасибо… - только и смогла пролепетать продрогшая и до предела смущённая Настя. – Спасибо Вам! – и неожиданно для самой себя расплакалась – так много мудрого материнского тепла и участия светилось в ясных пронзительных глазах совершенно, в общем-то, посторонней женщины, которая вовсе и не обязана была терпеть в своей квартире и своей жизни чужую боль и чужую тайну. И тогда Ада тихо и ласково обняла её своей сухой старческой ручкой, и так они долго сидели молча за кухонным столом и вместе тихо плакали – каждая о своём.

Добавлено (27.10.2012, 10:01)
---------------------------------------------
Так Настя и жила у Ады, пока не закончилась волокита с покупкой жилья, мебели и прочих жизненно важных в хозяйстве вещей, и за это время неожиданно привязалась к одинокой старушке всем сердцем. Ада словно заняла какую-то очень важную нишу в гулкой пустоте её жизни. Они проводили вместе почти всё время – и дома, и на работе. Когда Ада болела, Настя просиживала ночи у её постели, делала уколы, готовила отвары и бульоны, бегала в аптеку и читала ей вслух Достоевского, Чехова и Тургенева. А в обычные дни по вечерам они садились в гостиной за старинный круглый стол, закутывали низкий абажур лампы старинной багряно-чёрной шалью с потрёпанными кистями и долго, неспешно пили чай и разговаривали. Правда, поначалу Ада пыталась приобщить Настю к активным развлечениям, красочно повествуя о прелестях ночных клубов (в которых ни разу не была) и молодёжных вечеринок в барах (о которых сама думала не иначе как о безобразных вертепах), пока не поняла, что её новая знакомая совершенно не намерена обрастать связями, приятелями и романами и вечерние посиделки за чаем и разговорами ценит гораздо более высоко. Хотя, конечно, «разговоры» – это было не совсем точное слово, потому что говорила в основном Ада, а Настя с увлечением и удовольствием слушала её бесконечные повествования об удачных и не особенно удачных браках (Ада пережила четырёх мужей), о медовом месяце в Венеции со вторым мужем – популярным политическим обозревателем, о ловле акул в Красном море с четвёртым мужем – военным атташе, о мерзавце – племяннике третьего мужа, офицера всесильной «конторы» (за неимением у Ады собственных детей и других живых родственников этот племянник формально являлся единственным её наследником, и этот факт вкупе с совершенно неприемлемыми притязаниями и аморальным образом жизни указанного племянника Аду неимоверно раздражал) и о большой, романтической и светлой любви, которая связывала тогда ещё совсем юную Адочку Дауберт с её первым и навсегда обожаемым мужем Сашенькой Разумовским.

Добавлено (27.10.2012, 10:02)
---------------------------------------------
Сашенька был разбитным и бесшабашным геологом, что, впрочем, совершенно не мешало ему быть также профессорским сыном и последним представителем одной из ветвей древнейшего и уважаемого дворянского рода, чудом сохранившего не только подробные письменные свидетельства о своих многочисленных именитых предках (Ада утверждала, что в роду встречались и августейшие особы), но и достаточно весомую часть фамильных драгоценностей, тщательно оберегаемых не столько от постороннего глаза, сколько от алчных плебеев – родственников по линии матери. Впрочем, далеко не все драгоценности изначально принадлежали семье Разумовских. О происхождении значительной части коллекции Настя догадалась после того, как Ада обмолвилась однажды, что дед «дорогого Сашеньки» по матери, пламенный революционер и борец за власть Советов, в 1918 году занимал некий важный пост в комиссии, занятой секретным делом государственного значения в Казани, откуда в первой декаде августа поспешно выехал вместе с семьёй, спасаясь от наступавшей белой армии. Настя была девушкой образованной, историю любила, и ей был прекрасно известен тот факт, что до осени 1918 года именно в Казанском банке хранился золотой запас России, который пытались тайно вывезти сначала большевики, а потом и захватившие город белочехи, причём последним это удалось значительно успешнее – видимо, потому, что они подошли к делу очень серьёзно. Они даже умудрились проложить трамвайные рельсы от банка к пристани, чтобы вывезти золото по воде. Конечно, это тоже было сопряжено с риском – всё-таки «золотые» трамваи ходили по ночам через огромный, прекрасно простреливаемый пустырь, и, естественно, пары вагонов в конечном итоге не досчитались, но, тем не менее, вывезено было почти всё. Большевики же транспортировали золото дедовским «гужевым способом», потому и вывезти успели всего каких-то жалких двести ящиков.

Добавлено (27.10.2012, 10:03)
---------------------------------------------
Самым интересным был тот замечательный факт, что и эти двести ящиков к месту назначения так и не попали и считались с тех пор бесследно утерянными. Совершенно естественно было предположить, что часть ценностей из этих пропавших ящиков осела в карманах, сумках или даже рюкзаках людей, конвоировавших обоз, – той самой тайной комиссии, в которую и входил героический дед бессребреника Сашеньки Разумовского. Поэтому совершенно неудивительным был для Насти тот факт, что коллекция в семье сохранилась, несмотря на исторические катаклизмы, – предвоенные размеры её явно были поражающими воображение обывателя и тщательно скрывались. Кто знает – не из-за них ли и стал возможным брак маститого профессора Разумовского и простушкой из семьи пролетариев?.. Эти-то драгоценности после глупой и случайной гибели «дорогого Сашеньки» где-то в Алтайских горах и передала Аде на смертном одре одряхлевшая в одночасье свекровь. «Она так мужественно держалась!» – Ада сдержанно вздыхала, и неизменно за этим следовало ритуальное доставание драгоценностей из довольно вместительной старой шкатулки в виде сундучка, окованного серебром, любовное разглядывание, а зачастую и примерка бесчисленных колец, серёг, браслетов и ожерелий. Впрочем, Аделаида Генриховна, будучи по первому и единственно любимому мужу Разумовской, где-то в глубине души оставалась всё-таки Дауберт и коллекцию, доставшуюся ей в наследство, прилежно и усердно приумножала. «Я, Настенька, от всех своих мужчин принимала в подарок исключительно камни, а их – я имею в виду мужчин – в моей жизни, поверь мне, было предостаточно!» – говорила она с оттенком кокетливой гордости и лукаво улыбалась в предвкушении комплимента.

Добавлено (27.10.2012, 10:05)
---------------------------------------------
Сегодня ожидался такой же приятный, тихий, неторопливый вечер. По дороге домой Настя непроизвольно улыбалась, представляя, как Ада ставит на стол свои любимые чашки из кузнецовского сервиза, достаёт из старинного буфета серебряную сахарницу, кладёт щипчики и включает своего обожаемого Синатру или бархатно-протяжного Дюка Эллингтона («Знаешь, дружочек, я всё-таки продала Юдифи Абрамовне тот уродливый сапфир, да-да, специально чтобы купить этого монстра! – журчала она пару месяцев назад, демонстрируя Насте суперсовременный музыкальный центр. – И ничуточки не жалею – этот булыжник решительно оттягивал мне палец. А музыку теперь слушать одно удовольствие без этого шипения, хрипения и треска. Даже с кресла можно не вставать!») Увлечённая своими мыслями, Настя не сразу осознала, что за дверью квартиры надрывается телефон. Провозившись с заедающим замком («Чёрт, да когда же я вызову слесаря, в конце-то концов?!»), уронив в коридоре сумочку и стаскивая зубами непослушную перчатку, она схватила трубку, с трудом поймав падающий от резкого движения телефон, и услышала далёкий ровный гудок.
- Вот блин!.. – она швырнула трубку на место. Настроение упало. Звонок явно был междугородний, а это означало только одно – что-то произошло. Потому что никто на свете – НИКТО! – не мог позвонить ей из другого города. Кроме одного-единственного человека. Как там было? «Скованные одной цепью…» И невозможный, необъяснимый, тревожный звонок этого человека означал, что спокойная жизнь кончилась. Прошлое, совершив круг, вернулось к ней снова.

Добавлено (27.10.2012, 13:57)
---------------------------------------------